Вьюноша бледный со взором горящим.  В.Я.Брюсов

«Юному поэту» Валерий Брюсов

Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.

Анализ стихотворения Брюсова «Юному поэту»

Валерий Брюсов по праву считается одним из основоположников русского символизма — литературно-художественного течения, которое приобрело огромную популярность на рубеже 19 и 20 веков. Несмотря на то, что сам по себе символизм был своеобразным протестом различным нравоучениям, догмам и традициям, Валерий Брюсов все же не отказал себе в удовольствии составить короткий рифмованный трактат, в котором изложил основные принципы этого направления в литературе. Стихотворение «Юному поэту», написанное в 1896 году, — это, своего рода, напутствие будущим литераторам, которых Валерий Брюсов непременно хочет видеть символистами. По его мнению, они должны быть достаточно эгоистичными и безжалостными по отношению к окружающим, а их главной целью в жизни должно стать служение искусству.

Так как символизм полностью отрицает связь с текущим моментом, а его последователи лишены приземленности и духовное ставят гораздо выше материального, Валерий Брюсов советует своим последователям жить не настоящим, а будущим. Он призывает их мечтать и воплощать свои грезы в стихах, считая, что это поможет полностью абстрагироваться от внешнего мира , стать самодостаточными людьми, эдакими полубогами, которым будут поклоняться обыватели.

Не стоит забывать, что конец 19 века ознаменовался массовыми народными волнениями и политизацией общества, в котором начали преобладать революционные идеи. Они не только шли вразрез с творчеством символистов, но и считались в этой среде абсолютно деструктивными. Материализм не может править миром, так как в основе всех поступков и стремлений человека лежит его духовная сила. Тем не менее, Валерий Брюсов никогда не отрицал иной точки зрения, считая, что лишь время вправе рассудить людей и показать, кто из них был прав. В итоге стихи Брюсова стали классикой, а революционные идеи со временем сошли на нет, продемонстрировав миру свою утопичность и несостоятельность.

Вероятно, предвидя это, в стихотворении «Юному поэту» Валерий Брюсов призывает своих последователей любить себя «беспредельно». Это подразумевает не только нарциссизм, но и осознание собственной уникальности . Действительно, каждый человек неповторим и в некотором роде является произведением искусства. Но для того, чтобы научиться видеть в себе самые лучшие качества и культивировать их, нужно отказаться от якоря, который прочно держит человека на земле, заставляет его покупать модную одежду и прислушиваться к мнению окружающих. Между тем, Валерий Брюсов убежден, что никто не в состоянии по достоинству оценить богатый духовный мир истинного поэта, кроме него самого. Поэтому в данном случае самовлюбленность – не деструктивная черта, а средство самозащиты и духовного развития, благодаря которому истинный литератор учится понимать свой внутренний мир и приоткрывать его окружающим в своих произведениях.

Если с любовью к искусству все вполне понятно, и никто не станет спорить, что истинный поэт должен служить своей музе верой и правдой на протяжении всей жизни, то призыв Валерия Брюсова никому не сочувствовать поначалу шокирует. Однако и в этих строках есть свой сокровенный смысл, который заключается в том, что сострадание является серьезным препятствием для созерцания и духовных поисков символистов. Ведь достаточно лишь однажды заинтересоваться духовным миром другого человека и проявить участие в его судьбе, чтобы моментально погрязнуть в чужих проблемах. Это, по мнению Брюсова, является настоящим предательством по отношению к поэзии, которая должна быть тонкой, возвышенной и напрочь лишенной налета пошлости, вызванного соприкосновением с земным бытием.

Если что, это сейчас был тест на возраст.

А вот если это "Строка из песни Оксимирона", то, боюсь, у меня печальные новости. Оксимирон плагиатит!) Ну, или цитирует, кому как больше нравится.

Это меня дети сейчас просветили. Десятый класс, чтоб вы понимали. Наверное, можно сделать скидку на то, что Серебряный век в современной программе по литературе как раз в начале второй четверти одиннадцатого проходят. Надеюсь, что это оправдывает юные умы.

Потому что иначе складывается какая-то весьма удручающая картинка.

А стихотворение я тут оставлю. Пусть будет. Люблю я его!

Юному поэту

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее - область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным!

Если ты примешь моих три завета,

Человек, умышленно нападающий, атакующий заведомо превосходящего его противника.

Происхождение словасочетания юноша бледный со взором горящим

Так выглядит первая строка стихотворения Валерия Яковлевича Брюсова "Юному поэту".

Принадлежность словасочетания юноша бледный со взором горящим

Молодежный сленг.

Пример использования словасочетания юноша бледный со взором горящим

На меня тут юноша бледный со взором горящим наехал.

Из точки А в точку Б вышел юноша бледный со взором горящим. По дороге слегка располнел, пропил доспехи, женился на прачке. Таков каждый второй тут, их рой тут, отряд не заметит потери бойца.

Когда мне его представили... Тощий, невысокий, но... было в нем то, что я не видел ни в одном из ничтожеств, окружавших меня. Юноша бледный, со взором горящим... Такой милый, с виду безобидный мальчик.

Причем эти люди должны быть не очень известными и не очень обеспеченными, то есть быть «юношами бледными со взором горящим». Чтобы, не задавая лишних вопросов.

1. Юному поэту – из цикла «Новые заветы», сб. «Me eum esse» («Это я»). Дата создания: 1896, опубл.: 1897.
Искусство, по Брюсову, самоценно. Художественному дару, творчеству он поклоняется как божеству: «Поклоняйся искусству, / Только ему, безраздельно, бесцельно».
Поэту всего лишь 23 года, но стихотворение воспринимается как завещание, наставление следующим поколениям. Как видим, Брюсов, искренне считавший себя гением, изложил в стихотворении собственную программу, символически обратившись к себе самому.
О периоде первых сборников Брюсов впоследствии писал в зрелом стихотворении: «Мы были дерзки, были дети». ()

6. Кинжал – стихотворение написано в 1903 году.
Является декларацией, раскрывающей понимание Брюсовым сути и задач поэзии. И название, и эпиграф («Иль никогда на голос мщенья / Из золотых ножон не вырвешь свой клинок...») относят читателя к образу лермонтовского лирического героя . Лирический герой Брюсова – тоже горд, силен, уверен в себе: «Я – песенник борьбы, / я вторю грому с небосклона».
Брюсов – поэт интеллектуального характера, в его творчестве много рационального, идущего от ума, а не от чувства. «Кинжал» – логичное развитие мысли, тезиса «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза, / И песня с бурей вечно сестры». Вторая и третья строфы объясняют уход лирического героя от «позорно-мелочной, некрасивой» жизни в историческую экзотику. Мещанской покорности герой противопоставляет борьбу на пике возможностей. (

Я очень часто бывал на грунте, когда служил в 5 отряде. И при Хирако, и когда сам был капитаном. Не всегда на грунт мы прибывали в Каракуру. Нет. Например, по всей Японии шастали, отлавливая пустых. Не могу сказать, что мне это доставляло огромное удовольствие. Особенно если рядом был Хирако или Момо. Это постоянное брюзжание, глупые разговоры, абсолютно бессмысленные заверения и крики. Но как – то мы отлавливали огромного пустого в другой стране, огромной, кажется, Россией называлась. Я не помню, честно говоря. Мне уже не хочется ничего помнить и вспоминать. Хочется попросту сдохнуть. Не хочется думать ни об утерянном хогиёку, ни о том, что силы покидали меня так стремительно, что скорость света отследить проще. Ни приговор, ни эту отсидку… Не хочется. Вот я и не думаю… Получается думать только об этом… О шинигами, которого больше нет… Больно, но это напоминает мне о том, что я еще жив… От этого мне еще хуже…
Тогда, около сотни лет назад, мы с Хирако выбрались на грунт, в ту самую Россию… Пустого все никак не удавалось отыскать. Я как – то сбился с пути и мы с Хирако разминулись. Я набрел на какое – то старое здание, изрядно потрепанное и измученное жизнью. Я зашел, чувствуя поблизости реяцу пустого, но в доме его не оказалось. Внутри дом был также жалок как весь Готей 13 сейчас. Облупившиеся стены, скрипучий пол, запах сырости, проникающий во все углы… А на полу валялись книги, довольно старые. Когда я поднял одну, чтобы разглядеть, она рассыпалась на части. Я поднял несколько листков. На одном из них было стихотворение. Заинтересовавшись, я прочитал его, но тут все мои размышления нарушил изрядно приевшийся голос: «Айзееееееен! Где ты, мать твою?! Я уже справился с этим пустым, а ты тут херней маешься. Все, пошли!». И еще неделю бурчал мне про то, что больше не возьмет меня на грунт, ибо толку от меня что с козла молока.
Я бы забыл про то стихотворение, если бы к нам в отряд не попал он… Когда мне его представили… Тощий, невысокий, но… было в нем то, что я не видел ни в одном из ничтожеств, окружавших меня.

Юноша бледный, со взором горящим…

Такой милый, с виду безобидный мальчик. Тощий, хрупкий. У меня сначала было такое впечатление, что может разбиться, как какая – нибудь старинная красивая ваза. Но вазе далеко до его изящества. Отнюдь не человеческого изящества. Не звериного. Нет… Это сверхчеловек. Тот, кто достоин высший доли. К счастью, он это понимал. Всегда понимал. Иначе бы не оставил свою подругу детства. Ради меня? Не думаю. Он стремился. Он смотрел вперед. Как и я. Наверное, это нас и сблизило.

Ныне даю я тебе три завета

Мы часто проводили время вместе. Не обязательно за тренировками. Просто так. Попить чай. Почитать вместе. Не помню, когда мы переступили черту обычной дружбы. Он в очередной раз сидел у меня в комнате, и я наконец увидел его глаза. Я поразился тому, как много они говорили. Больше, чем любые слова, больше, чем любые жесты. Маленький, хрупкий. Но в то же время сильный, бесстрашный, способный убить не столько из желания продвинуться по службе, сколько из желания увидеть мою реакцию – он не прогадал. Я был восхищен. И с этих самых пор я решил – несмотря ни на что мы дойдем до конца. Да, мы. Именно мы. Просто в какой – то момент мы перестали существовать по отдельности. Как – то шел дикий ливень. Мы с Гином сидели у меня в комнате и он внезапно спросил меня: «Айзен – сан, а чего вы хотите больше всего на свете?». Я усмехнулся: «Занять место на этом небе». « Фу, как банально! На что оно вам?» - его взгляд был не насмешлив. Он говорил то, что думал. Он всегда говорил то, что думал. Хотя о нем говорили как о самом знатном лицемере. Я потрепал его по волосам: «Что же ты предлагаешь?». Он заулыбался еще больше: «Ничего! Нам и так хорошо!». Он забрался ко мне на колени и ткнулся губами в мои губы. Он так часто делал. Мы игрались, как котята. Но… В ту ночь получилось не так. Он не отрывался от моих губ. И случилось то, что случилось. У людей во времена того самого поэта, стихи которого я нашел на грунте, это называлось «лишить чести». Мне смешно. Какая честь? Это же Гин… Он лениво лежал на мне и гладил мое лицо, в то время как я лениво водил ладонями по его спине…
«Айзен – сама… Я… За вами…» - прошептал он и заснул. Я и не сомневался в его ответе. Это же Гин…

Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее - область поэта.

С тех пор он немного переменился. Он стал моим лейтенантом после того, как я убил Хирако. Мы были близки как никто больше. Не только дружеские беседы и проведенные вместе часы. Нет. Совместные планы. На будущее. На наше будущее. Мы были романтиками. Трудно в это поверить, да? Я это понял только сейчас. А понимал ли Гин? Нет, Гин никогда не понимал этого. Романтик будет до конца дней считать себя циником, а циник будет упрекать себя в излишней сентиментальности. А я сам просто никогда не думал. Я смотрел в будущее и размышлял о том, что повлечет за собой каждый мой поступок. А теперь я размышляю только о том, что было раньше. О том, что больше никогда ко мне не вернется. Но знаете что? Я ни о чем не жалею. Ни о том, что вдохновил Гина идти на погибель, ни о том, что погубил себя. Я жалею лишь об одном – что слишком много думал. Не стоило… Надо было действовать…

Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.

Вы даже себе не представляете, как он был восхитителен. Его серебряные волосы, окутывающие его голову, обрамляющие его лицо. Красивое серебристое лицо, милые глаза – нет, не лицемерные, а милые. Он как будто светился от своих стремлений, от того, что наконец избавился от мучающих будничных страстей, от этой рутины. И каждый день, каждый божий день наше общение становилось еще более близким: мы столько нового узнали друг от друга… И только сейчас я понимаю, что не нужно было. Нужно было оставить все, как было на первом этапе нашего знакомства. Я слишком сильно привязался к Гину. В тот момент, когда его пронзили сразу несколько занпакто в состоянии банкая, я подумал: «На что мне этот мирок?». В ярости я поубивал почти всех лейтенантов и капитанов. А потом склонился над столь красивым парнем, что казалось, что он не мертв. А просто заснул и слеза прокатилась по моей щеке. Когда я поднял лицо на шинигами, я застал картину маслом: дергающий глазом Абарай, недовольно глядящий Кучики и этот хуй крашенный, казалось, не знал как управлять своими глазами. Я погладил Гина по лицу и хотел было атаковать, но силы, как оказалось, покинули меня. Они покинули меня вместе с Гином…
И вот теперь я вспоминаю… Когда мы лежали на футоне у меня в комнате после очередного секса, он провел ладонями по моему лицу и спросил: «А может, не стоит ничего делать? Вам так не нравится капитанская должность?». «Я хочу стать выше, Гин», - я потрепал его по волосам и поцеловал в губы. Мы целовались, но я чувствовал, что он силится мне что – то сказать: «Я…Я не хочу, Айзен – тайчо. Это того не стоит…» - шептал он вперемешку с поцелуями. Но я не дал ему договорить. Я подмял его под себя и в ближайшие полчаса мы об этом не вспоминали.
Но теперь я понимаю – он любил. Не меня, а скорее себя и наше будущее. Он понимал меня лучше, чем я понимал себя. Я думал, что для счастья нужен весь мир. Но оказалось – что немного. Я не говорю о любви. Я говорю о том, что весь мир для меня ничто. Он был для меня всем миром – и пониманием, и восхищением, и эгоизмом, и высокомерием. Он был таким же как я. Власть это хорошо… Но он убедил меня в других вещах, например – в привязанности. Мой Гин… Почему? Хочется снова быть твоим.
Но он меня не услышит. Теперь я ему больше не нужен. Я уже не я.

Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.

«Разорви насмерть, Шинсо!» - сколько раз я слышал эту фразу из уст Гина. Чаще на тренировках, чем в сражениях. Это его изящество. Сверхечловеческое изящество. Он был изящен всегда – и в бою, и на тренировках, и в разговорах, и в сексе. Он всегда выкладывался по полной, отдавался без оглядки. Если убивал – то беспристрастно, если говорил – то красиво, если трахался – то страстно. Теперь я понимаю, что он просто жил. Жил. А я просто думал, размышлял, строил планы. А надо было просто жить. Как он. И он просто жил, когда пошел за мной в Уэко, когда сражался. Не за меня, а потому что видел в этом жизнь… Не потому что хотел подняться выше, а потому что хотел жить еще красочнее и ярче…
Гин… Ты всегда будешь звездой, горящей на моем небосклоне… Даже несмотря на то, что мы никогда не будем вместе…

В голове проносится одно воспоминание. Перед тем, как идти в Сейретей, Гин сказал мне: «Айзен – тайчооооооо! А что вы будете делать, если я умру?». Я удивился. Гин никогда не задавал таких вопросов. «Гин…». Гин скорчил недовольную мину: «Тайчо… Мне надо знать!». Ей – богу, капризничает, как малое дите… «Гин… Наверное, мне будет жаль тебя лишиться… Но ведь жизнь продолжается! Буду жить дальше!». Он обнял меня и сказал: «Значит все хорошо, значит я смогу быть спокойным». Тогда я подумал, что он не умрет, он же силен… Я так ошибался…

Нам не суждено увидеться больше… Жалко, хочется еще раз взглянуть его бледное лицо и глаза, горящие жизненным огнем. Огнем, который меня покинул. Зарываюсь лицом в ладони…

Голос раздался как будто из ниоткуда. Я поднял голову. Напротив меня, на деревянном стуле сидел высокий мужчина в костюме. У него были коричневые волосы, усы и борода такого же цвета. Он изогнул бровь: «И что же ты сидишь? Забыл последние строчки?». Я удивленно заморгал глазами и в моей памяти всплыло последнее четвиростишье… Незнакомец, будто прочитав мои мысли, спокойно проговорил:

Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.

«ЧЕРТ!» - кричу я в ярости. Как я ошибался! Гин… Как хорошо, что ты спросил тогда. И как хорошо, что я помню, каков был ответ… Гин… Мы ведь так похожи… Я схватил Кьока Суйгетцу и одним ударом перерубил решетку.

Через час весь Сейретей был охвачен огнем. Я не пощадил никого. А потом я открыл проход в Уэко и ушел туда навсегда. Там мне будет проще зализать раны и начать жить дальше.

Айзен шел довольно быстро и не мог видеть странного мужчину, улыбающемуся ему в след и говорившему: «Юноша бледный, со взором горящим…». На минуту мужчине почудилось, что рядом с Айзеном идет седовласый улыбающийся подросток, держащий Айзена за руку и бормочущий какой – то бред. Он моргнул, но в следующее мгновение Айзен по – прежнему шел один. Мужчина решил, что ему просто показалось. «Все у них будет», сказал он вслед удаляющейся фигуре и исчез в небытие.